Фасмер – великий этимолог

 Я Пете говорил, что слова «даль», «дальний» не имеют отношения к слову «долина». Петя кивал головой, а на следующем уроке всё повторялось вновь. Поспособствовало вразумить Петю обращение к этимологии.

Правописание слова «долина» можно проверить с помощью изначального корня, от которого оно образовано. Написание слова «долина» через букву «о» объясняет корень «дол». Дол – это низ. Долина – это удлинённая впадина между горами или в холмистой местности, а также ровное пространство вдоль речного русла. Такой же корень в словах «подол» («нижний край платья, пальто и т. п.», в народно-разговорном употреблении – «равнина, низкое место под горой»), «Подольск» (образовано от слова «подол»). И слово «одолеть (врага)» тоже восходит к корню «дол», изначально «одолеть» означало повалить наземь, повергнуть в дол, то есть вниз. Оказывается, знание происхождения слов помогает не совершать ошибок при их написании. 

Этимология объясняет, как слова образовались, рассказывает их историю, помогает разобраться, почему у слов именно такие значения и формы.

Например, можно понять, что слово «школа» пришло из Древней Греции и означало «досуг» или «отдых». Этимология даёт возможность лучше понять родной язык и заметить интересные связи между языками. Например, многие русские слова схожи с английскими, французскими или немецкими — и всё это благодаря общей истории. А ещё этимология помогает в изучении иностранных языков. Когда знаешь корни слов, ориентируешься в их образовании, начинаешь видеть единство языков, родство понятий, и новый язык даётся легче. Благодаря этимологии мы узнаём, от каких слов произошло понятие, которое нас интересует, что оно означало раньше, от какого корня образовалось и какие у него есть родственные слова. Дело в том, что звучание слов со временем меняется, иногда до неузнаваемости. И становится настоящим открытием, например, что слова «начало» и «конец» когда‑то давно были родственными и имели общее происхождение.

Поняв огромную значимость этимологии, я постарался оснастить учебный кабинет различными словарями, в том числе этимологическими, чаще всего и я сам, и мои ученики обращались к этимологическому словарю Фасмера, хотя были у нас также словари и других авторов.

Об интересующем слове с помощью этимологического словаря можно узнать следующее: слово исконно русское или заимствовано из другого языка, если оно не исконно русское, то приводятся данные: откуда и когда слово пришло в русский язык. Исконно русскими считаются слова, возникшие именно в русском языке (в древнерусском, славянском — неважно в какой именно период развития языка). Пометка в словаре «исконное» говорит о том, что слово никогда не было заимствовано. Ещё этимологический словарь даёт сведения, как, из какого корня слово образовано, каким словам родственно, как это слово звучало и писалось раньше, как менялась его форма, звучание и значение со временем, почему сейчас оно используется в нынешнем значении. Кроме того, в одних словарях дополнительно приводятся синонимы, в других — варианты употребления.

В языке происходит много чего интересного, и почерпнуть это можно из этимологических словарей. Возьмём, к примеру, слово «забота». Это слово исконно русское, не всегда оно писалось с буквой «а» в корне после «з». Оно писалось с буквой «о». Существительное «зобота» является производным от «зобиться» (то есть «заботиться»), «кормить» (от зоб «еда, пища»). Современная форма «забота» — это результат закрепления аканья на письме.
 

Макс Фасмер / Фото: Narodowe Archiwum Cyfrowe, Koncern Ilustrowany Kurier Codzienny - Archiwum Ilustracji

Четырёхтомный словарь Макса Фасмера – это самая фундаментальная работа по этимологии слов русского языка. На его создание ушло 20 лет исследований. Словарь содержит порядка 18 тысяч словарных статей. Необычно, что изначально учёный составлял его на немецком языке. А в 1960-х годах этимолог Олег Трубачев перевёл этот труд на русский язык, составил дополнения. И книги были изданы. Если разбирать происхождение самого слова «этимология», то оно заимствовано в ⅩⅤⅠⅠ веке из греческого. И буквально переводится как «учение об истине», «изучение истинных значений слов».

Благодаря этимологии формируется системный подход к языку, человек словно начинает чувствовать язык и даже информацию воспринимает лучше. Образно говоря, слово становится живым. Как метафорично говорят этимологи, понимание происхождения придаёт ранее чёрно-белому в восприятии человека слову цветную окраску. И речь не идёт о профессиональном изучении этимологии, глубоком погружении в историю языка. Достаточно читать иногда этимологический словарь для обогащения словарного запаса и узнавания любопытных фактов.

Макс Фасмер, или на русский манер Максимилиан Романович Фасмер, родился в Санкт-Петербурге 28 февраля 1886 года в семье русских немцев. Учился Фасмер в классической гимназии Карла Мая, а в то время в России давали прекрасное классическое образование. В 1903 году Фасмер сдал экзамен на аттестат зрелости и в том же году начал изучать в Петербургском университете славистику и сравнительное языкознание. Происходило это под руководством замечательного слависта Бодуэна де Куртенэ, в котором семнадцатилетний Фасмер обрёл понимающего и очень увлечённого учителя, по‑отцовски заботливого старшего друга.

Бодуэн де Куртенэ стал для Фасмера идеалом настоящего учёного, широта научного горизонта которого и неустрашимость в борьбе за собственные убеждения просто поражали и восхищали. Среди учителей Фасмера следует назвать и Алексея Александровича Шахматова, благодарность к которому он сохранил на всю жизнь.

В 18 лет Макс Фасмер приступает к созданию своей первой лексикографической работы, которая была посвящена греческим словам в церковнославянском и русском языке. Работу молодой исследователь назвал «Греко-славянскими этюдами». События 1905 года, первой русской революции, а затем и всей дальнейшей жизни показали, что наука и политика в его понимании независимы. Он всегда был образцом объективности научных суждений, и когда позже, в разгар нацизма в Германии, делались попытки научных фальсификаций во имя политики, Макс Фасмер их решительно не принимал. В 1906 году, ещё до того, как он сдаст выпускные экзамены, появилась первая, а вскоре — в 1907 и 1909 годах — вторая и третья части «Греко-славянских этюдов». Непревзойдённость работы сделала двадцатитрёхлетнего Фасмера знаменитым учёным.

В те времена в учёном мире появлявшиеся исследования очень обстоятельно рецензировались. Каждая такая рецензия представляла собой тщательный анализ работы, придирчивый разбор материала и, наконец, обширные собственные наблюдения и даже изыскания рецензента. После выхода в свет «Греко-славянских этюдов» последовал ряд достаточно критических рецензий.

Вместе с тем академик Фёдор Евгеньевич Корш высказался следующим образом:

«Как бы то ни было, несмотря на отмеченные выше недостатки, отчасти неизбежные при неразработанности предмета, труд г. Фасмера отличается такими крупными достоинствами, что, несомненно, заслуживает полной премии Михельсона».

Мориц Ильич Михельсон – это российский филолог и литературовед, переводчик, педагог, общественный деятель, действительный статский советник. Признание и с ним гонорары пришли к Михельсону поздно, в последнее десятилетие жизни. На свой заработок он учредил премию своего имени, которая присуждалась Вторым отделением Академии наук: «За труды в области науки о русском языке». Присуждение премии Михельсона свидетельствовало о значимости вклада в науку.

В период работы над «Греко-славянскими этюдами» Фасмер совершил поездки в Грецию в 1907 – 1908 годах, он побывал в Афинах, Салониках, здесь он изучал греческие диалекты, а попутно и албанский. Конечно, такой подход только прибавлял основательности трудам Фасмера. Грецистика так и осталась его неизменной любовью, к этой теме он возвратился снова почти в 60 лет в своих зрелых работах «Славяне в Греции» (1941) и «Греческие заимствования в сербохорватском языке» (1944).

Фасмеру была присуща удивительная скорость освоения языков и мгновенность осознания назревших языковых проблем разного рода. Находясь на длительном санаторном лечении в Финляндии, куда он отправился, так как в Греции заболел малярией, он глубоко постигает финский язык и фольклор, результатом стали его основательные изыскания в области финноугроведения, что вылилось в специальное сообщение о финно-русских заимствованиях.

Во время пребывания в Греции Фасмер пришёл к выводу о значимости других балканских языков. В 1909 году он сделал критический обзор исследований румыно-славянских языковых связей. В том же 1909 году он опубликовал ряд османско-турецких этимологий. В жизни Фасмера были также занятия словенским языком. Всё это способствовало постепенному формированию собрания этимологии Фасмера.

В 1910 году, в 24 года, после сдачи магистерских экзаменов Макс Фасмер получает право чтения лекций в Петербургском университете в должности приват-доцента. С 1912 года он одновременно читал лекции на Высших женских (Бестужеских) курсах в качестве профессора сравнительного языкознания. Статьи Фасмера в 1910 – 1913 годах в польском журнале по существу образуют каркас славянского этимологического словаря, где учтены все без исключения языки соседей славян. В свои 25 лет учёный уже представлял собой ярко выраженную и совершенно оригинальную личность исследователя.

В 1914 году появляется диссертация Фасмера «Исследования в области древнегреческой фонетики». В следующем году ему присуждена степень доктора филологии. В 1917 году Фасмер занимает кафедру сравнительного языкознания и славистики в Саратовском университете, что дало ему возможность услышать редчайшие языки, например, калмыцкий, а значит, получить новую пищу для ума этимолога. К тому же недалеко от Саратова находилась немецкая колония, которая частично сохранила песни и обычаи, восходящие к XVIII веку.

Известный лингвист Валентин Юлиус Александр Кипарский, перефразировав знаменитые слова Юлия Цезаря «пришёл, увидел, победил», с известной долей юмора замечает:

«Фасмер пришёл, увидел и проэтимологизировал».

Революция 1917 года застала Фасмера в Финляндии, это побудило его принять решение не возвращаться в Саратов, а отправиться в Дерпт (Тарту). Здесь он вскоре выучил эстонский язык, так что мог читать лекции в Дерптском университете по‑эстонски. Во время своего пребывания в Дерпте (1918 – 1921) вместе с эстонскими коллегами Фасмер подготовил к рассмотрению предложение о подготовке словаря разговорного прибалтийско-немецкого языка. Когда Дерптский университет на основе советско-эстонского договора от 2 февраля 1920 года получил право возвратить свою библиотеку, которая была эвакуирована в начале Первой мировой войны в Воронеж, эту миссию возложили на Фасмера, что дало ему также возможность переправить в Тарту свою собственную обширную библиотеку, которая позже сыграла свою роль в развитии славистики в Германии.

В 1921 году Фасмер получил должность ординарного профессора славянской филологии на кафедре Августа Лескина в Лейпциге. Он почувствовал и осознал, что славистика в Германии в значительной степени утеряла свои связи со славянскими странами. Скудный фонд книг на славянских языках с трудом удавалось пополнить. В 1924 году Фасмер основал журнал славянской филологии, который уже спустя два года стал ведущим органом славистики наряду со знаменитым журналом Игнатия Ягича по славянской филологии. В 1925 году Фасмер получает приглашение из Берлина на место ординарного профессора. 

Фасмер был членом-корреспондентом Академии наук Советского Союза по разряду лингвистики с 14 января 1928 года (индоевропейские языки, славянская филология).

С 1925 по 1933 год вышли 12 из предполагавшихся 90 томов «Очерков славянской филологии и истории культуры», один из издателей – Макс Фасмер. 

Одним из главных достоинств Фасмера-учёного современники считали его объективность в науке. Так, в вышедших в 30-е годы прошлого века «Очерках исторической этнологии Восточной Европы» прослежено древнейшее расселение западных финнов, мери, черемисов, саамов (лопарей), перми на нынешней российской территории. Появление этой работы в разгар шовинизма в Европе повлекло за собой не столько признание заслуг её автора в науке, сколько печальные для него последствия. В Советском Союзе об этой работе умалчивали. В Польше критиковали автора за шовинизм, поскольку Фасмер указывал на германские следы на территории тогдашней Польши. Наоборот, в Германии обижались за то, что он вплоть до датских границ находил славянские топонимы. Его приводили в волнение попытки политизировать науку. Но при этом он продолжал заниматься опасными для того времени проблемами: польскими диалектами в Силезии, лужицкими диалектами, не задумываясь над тем, что его коллеги-учёные пострадали за это.
В 1937 году, когда Германия была весьма непопулярна в Соединённых Штатах, Фасмер был приглашён для чтения лекций в Колумбийский университет. Определяющую роль при этом сыграла, вероятно, его очевидная объективность. В 1938 году Фасмер возвращается в Берлин.

Захват Польши и последующие события глубоко потрясли Фасмера. Он много сделал для освобождения польских коллег из концлагерей. Удар войны лично по Фасмеру был чрезвычайно жесток: в 1944 году фугасная бомба разрушила его квартиру, одновременно уничтожив издания на русском языке с пометами для этимологического словаря, погибли его рукописи, находившиеся в работе, и курсы лекций. Из‑за безвозвратной утраты всего этого Фасмеру, конечно, не удалось реализовать свои научные планы в полной мере. Можно только представить, сколько трудов осталось не написано.

Из‑за возникшей после войны болезни глаз Фасмер принял приглашение читать лекции в Стокгольме в надежде, что, подлечившись, вновь возвратится к своим научным делам. Тем временем в Западном Берлине возник Свободный университет, который начал переговоры с Фасмером и сделал возможным его приезд. В этом университете он плодотворно трудился вплоть до выхода на пенсию в 1956 году. К своему 75-летию Макс Фасмер получил звание почётного доктора философского факультета в Бонне.

Фасмер очень серьёзно относился к учебной деятельности. Его курсы лекций о праславянском языке, по русской и польской грамматике представляли собой совершенно готовые к изданию рукописи, но бомба не позволила это осуществить. Фасмер был для своих учеников настоящим отцом. В более молодые годы он был ученикам весёлым товарищем. 

Для русского человека величайшей ценностью является труд, который Фасмер считал целью своей жизни, это «Этимологический словарь русского языка».

«О составлении Этимологического словаря русского языка как о главной цели своей научной деятельности я мечтал ещё во время первых исследований, посвящённых влиянию греческого языка на славянские (1906 – 1909). Недостатки ранних работ побудили меня в дальнейшем интенсивнее заняться изучением славянских древностей, а также большинства языков соседних славянам народов», — так писал 64-летний Фасмер в 1950 году в предисловии к словарю.

Созданию словаря предшествовала вся жизнь учёного. Но в январе 1944 года, когда значительная часть словаря уже была подготовлена, бомбой этот труд был уничтожен. Нужно было всё начинать сначала.

После 1945 года Фасмер не мог пользоваться библиотекой Берлинского Славянского института. В таких условиях учёный собственноручно за два шведских года восстановил погибший картотечный материал, не имея рядом ни единого помощника.

Финский лингвист Юлиус Кипарский вспоминал своё потрясение при виде совершенно одинокого Фасмера в Стокгольме:

«Никогда мне не забыть зрелище, которое представилось, когда я первый раз спросил в Русском Институте о Фасмере. «Вы хотите его видеть? Нет ничего проще. Пожалуйста». Директор Института Нильссон распахнул дверь в соседнюю комнату: огромное совершенно пустое пространство, где посреди стоял маленький столик и тяжелый стул. На столике были толстый словарь и картотечный ящик, на стуле сидел великий учёный и писал карточки».

Кипарского поразило полное отсутствие привычной немецкой организации вспомогательной работы: не было ни ассистентов, ни студентов, ни обычных помощников. Фасмеру была свойственна необычайная острота ума, разумная, объективная позиция в науке, на которую не повлияли ни национальные, ни политические соображения, огромное усердие в работе (дабы добросовестно экономить во благо науки скупо отмеренное время жизни). То, что он в таких обстоятельствах всё же создал свой словарь, заслуживало величайшего восхищения у современников и будет заслуживать не меньшего восхищения в будущем у потомков.

В 1950 году вышел первый выпуск русского Этимологического словаря, названного Кипарским «памятником прочнее бронзы». В 1958 году было завершено издание словаря, что составило в общей сложности три тома. 

Вскоре после второго приезда Фасмера в Москву (первый раз он был в Москве в 1956 году) на IV Международном съезде славистов в 1958 году возникла идея создания русского перевода его словаря.

Да, для того чтобы Этимологический словарь Фасмера в полной мере «заработал» на русской почве, необходимо было его перевести. Издательство иностранной литературы обратилось с таким предложением к Олегк Трубачеву, тогда ещё молодому кандидату филологических наук. Он изъявил согласие. Что касается перевода, то очень многих учёных этот вопрос беспокоил. Но заслуга Трубачёва в том, что он отверг, так сказать, механический перевод, то есть путь полного «фотографического» невмешательства в оригинальный текст с неизбежным повторением авторских огрехов.

Была опасность и другого рода: переделка авторского текста по усмотрению переводчика и редактора перевода. Этот подход также не был принят Трубачёвым. Был третий вариант — неординарный, как раз он и был предложен и осуществлён Трубачевым. На работу ему потребовалось два года. За такой короткий срок рукопись в 3200 машинописных страниц, что составляет примерно 160 авторских листов, была передана редакции языкознания издательства.

Трубачев признавался:

«Доставляло истинное удовольствие переодевать труд Фасмера по‑русски».

В чём же оригинальность работы переводчика? Дело в том, что в результате получился перевод, который выполнен с максимальной бережностью и уважением к авторскому тексту, однако он содержал и дополнения: новые этимологии Олега Трубачева, новую литературу вопроса, учёт рецензий на словарь — и всё это, чтобы отчётливо выделить вмешательство переводчика в оригинал, заключено в квадратные скобки и снабжено пометой Т.

Сам Олег Николаевич определил свою «скромную», по его словам, задачу так: «перевод с дополнениями». Он очень точно и объективно писал:

«Этимологические словари имеют свою судьбу, они стареют, как люди, которые их пишут, они тоже не бессмертны. Их благополучие и продолжительность жизни зависят от того, как с ними обращаются и хорошо ли их «питают» — я имею в виду издания и дополнения».

Заслуга Трубачёва-переводчика в том, что ему посчастливилось продлить жизнь словаря. Объём при переводе по сравнению с немецким оригиналом вырос благодаря дополнениям Трубачева более чем на одну треть.

Фасмер, узнав о намерении издать его словарь на русском языке, в письме к академику Виктору Виноградову выразил понятный интерес. Тогда Олег Трубачев послал ему образец перевода с примерными дополнениями в квадратных скобках. Вероятно, бережный характер работы успокоил автора.

В 1962 году Фасмера не стало. А с 1964 по 1973 год появляется как бы ещё один «памятник прочнее бронзы» — четырёхтомный «русский Фасмер». К столетию со дня рождения Фасмера словарь был переиздан и моментально раскуплен. 

Современники высоко оценили «Этимологический словарь русского языка» Макса Фасмера.

Так, лингвист Борис Ларин говорил:

«Если словник (реестр слов) этимологического словаря не ограничен произвольным отбором и широко охватывает словарный состав языка, то в нём отражается многогранная культура народа — создателя языка, его многовековая история и его широкие связи (между племенами в древности и международные — в новое время). Чтобы правильно разобраться в сложнейшем по составу и происхождению словарном богатстве такого языка, как русский, недостаточно знания многих языков, необходима широкая осведомлённость в его истории и диалектологии, а кроме того, и в истории народа и его этнографии; нужно и непосредственное знакомство с древними памятниками — языковыми источниками не только русского языка, но и его соседей. Наконец, необходимо овладеть огромной научной литературой по славянской лексикологии. Пройти и освоить весь этот круг не по силам одному человеку. Теперь ясно всем, что на высоком научном уровне задача современного этимологического словаря может быть выполнена только коллективом языковедов, в котором представлены специалисты по всем смежным для каждого языка филологиям. Но М. Фасмер, как и многие другие этимологи прошлого и нашего века, взялся решить эту задачу единолично. Отважный замысел характерен для этого выдающегося учёного».

Это высказывание интересно соотнести со словами Олега Трубачева:

«Надо отдать должное чутью Фасмера как автора в плане науковедения, как сказали бы сейчас: момент для публикации он выбрал как нельзя лучше… Суть же в том, что его словарь, опубликованный в первое послевоенное десятилетие, требовался именно тогда и притом как насущный хлеб нашей общей науки. Всё это и свою единственную роль по уровню подготовленности и причастности к русской филологии учёный понял своим безымянным, так никогда и не высказанным чувством. А дело было в том, что, кроме Фасмера, тогда такой словарь для русского языка не сделал бы никто… Не будь своевременно выпущен труд Фасмера, наши дальнейшие исследования были бы во многом поставлены под вопрос».

Не могу не привести слова М. Вольтнер:

«Не в последнюю очередь благодаря этой своей работе Фасмер войдёт в историю славянской филологии как достаточно осторожный, в научном и лингвистическом отношении в высшей степени сведущий учёный, этимолог, работающий по своей собственной методике, возможно, как венец и вершина совершенно определённого лингвистического направления».

Вполне логично может возникнуть вопрос, насколько верно и справедливо считать Макса Фасмера, немца по национальности, прожившего около сорока лет в Германии, русским учёным? А как быть тогда с Бодуэном де Куртенэ и Крушевским? Мы же относим этих знаменитых лингвистов одновременно к русской и польской науке. И никаких сомнений. Очень убедительно на этот счёт мнение всё того же Трубачева:

«Русская классическая русистика и славистика имеет право считать М.Р. Фасмера своим, и это не парадокс, а феномен сложной культурной истории. По рождению, по культуре, приобретённой в детстве, по образованию он был русским человеком, учёным, сохранившим верность русской теме до конца жизни. Он был филологом русской школы». 

Николай Рухленко